Кольца Сатурна (Талые ледники)

Холодное море севера – талые ледники.

Суеверные моряки без конца твердили, что глупы капитаны, направляющие туда свои корабли – сколько обломков лежат скрытыми под тёмной толщею воды? Сколько жизней уже унесло жестокое и ненасытное море, не знающее в своих убийствах меры? А сколько ещё унесёт?

Не счесть.

Штерна предупреждали, что это дурной курс – не стоит им идти. Да как он мог отказаться? Волен ли был сам решать? Пойти на поводу у страшных слухов, которые рождаются в умах пьяных матросов и всё потерявших капитанов?.. Обычные вымыслы, слагаемые в портовых барах. Если капитан сказал, что будут идти морем севера – значит, им и пойдут, что бы там не говорили тихими шёпотами за спиной у здравого смысла.

Когда-то уже ходили – не сбылись суеверные страхи.

Холодная вода губит только тех, кто отходит от курса и теряется среди ледяных ветров. О ней говорят, что она студёная, как смерть, и если не спокойная, как зеркальная гладь, то бьющаяся в штормовой агонии. И людей там сгинуло больше, чем во всех других морях и океанах.

Но идти на «Сатурне» было не страшно – крепкий корабль, добротный, без вмятин и пробоин за все долгие годы своей службы. Столько штормов выдержал и ни на одном не сдал – не зря, всё-таки, его прозвали в честь бога и шестой планеты.

Все выдерживал.
Но последний не смог.

Металл рвался со звуком чудовищного и неживого крика, впуская внутрь своих вен потоки ледяной и солёной, как кровь, воды. Налетели на скрытые тёмной синевой скалы – не почуяли их ни радары, ни интуиция капитана. Поначалу никто не верил, что «Сатурн» может так легко сдать после всего, через что на нём проходили – столько раз выбирался, выберется и сейчас. Северные гиблые воды его не одолеют.

Капитан отдавал команды – они казались полными смысла.
Повторялись в приёмник примерные координаты.

А потом уже перестали верить в то, что может прийти спасение.
В какой-то момент стало ясно – взяло море своё. Сгубило и бога, и планету, и тридцать человек экипажа.

Вопреки ожиданиям, страх пришёл вовсе не сразу – не давала ему надежда возможности разыграться, всё жили в мыслях робкие упования на то, что спасательные шлюпки ещё успеют.

В какой-то момент Штерн даже удивился собственной смелости, достойной бравого солдата: он смотрел в глаза смерти и не падал, моля о пощаде, перед ней на колени. Всё равно не обходилось каждое отплытие без мыслей о том, что оно может стать последним; просто настал его – Штерна – час. Ревущий шторм и ледяные воды самого страшного на свете моря – участь, которой и стоило ожидать.

Но потом оказалось, что глаза смерти всё это время были закрыты. А стоило им распахнуться, как тут же появился и страх, заполоняющий душу, и ужас, отравляющий сознание.

Хорошо думать о смерти, когда ты живой. Приходи, - говоришь ты ей, кривя губы в смелой улыбке. – Приходи, а пока ты идёшь, я ещё поживу.

Штерн уже не ощущал себя живым, это определение напрочь теряет смысл, как только лишаешься будущего. Самое страшное в смерти – это последние минуты жизни, когда ты осознаешь её неизбежность и никак не можешь этому помешать.

Время смазалось, сплетаясь между собой в запутанные морские узлы.

Корабль тонет. Корабль уже утонул. Корабль только получил пробоину.

Штерн никогда не думал, что умирая замедляешь время. Оно тянулось, словно самый долгий в жизни рейс, переполняя каждую секунду страхом, сильнее которого ничего нет на свете.

С его губ слетали слова молитвы – всю жизнь прожил, не веря в бога, а перед смертью вдруг вспомнил «Отче наш», да ровно до половины. Шёпот фраз обрывался и тонул в подбирающейся к ногам ледяной воде, заглушался гулким рёвом «Сатурна» и растворялся в звуках шторма. А что, если бы Штерн всегда был верующим? И каждое воскресенье ходил в церковь, молился преклонив колени и каялся в своих грехах – вдруг бы по-другому всё сложилось? И не было бы сейчас стонущего от боли корабля, холодного северного моря и дышащей в спину смерти. Пожил бы ещё, вернулся домой.

Вернулся бы.

Есть ли причина тому, что море так сильно желает его убить? Штерну вспоминались моменты его далёкого детства – дом на берегу другого, спокойного и тёплого моря, длинный пляж с жёлтым песком и белокрылые кричащие чайки. У девятилетней девчонки короткие рыжие косы. В тот день было очень жарко, солнце раскалило прибрежные камни и оставляло на коже неровный ветреный загар. Она утонула по его вине – был совсем рядом, да не услышал, отвлёкшись на пару минут. Не справился с такой просто задачей. Не уследил.

Как бы сложилась её жизнь, не утони она тем жарким июльским утром? Выросла бы женщиной, родила детей? Сколько всего было утрачено только от того, что Штерн смотрел в другую сторону?

Быть может, не забрало бы тогда море её жизнь – не стал бы Штерн в него ходить. Не было бы белых от соли и потускневших от солнца бесконечных палуб, капитанских громких приказов и прочно взятых курсов. Занялся бы чем-то другим, работал бы с деревом или чертежами, на спокойной суше, без рёва холодных северных вод. 

Никогда ведь не любил море.

«Сатурн» кренился на бок с громким и страшным гулом.

Штерн вспоминал, что так и не попросил у матери прощения – за все её потраченные годы, за долгие месяцы собственного отсутствия и равнодушного молчания, за то, что так и не появился на похоронах отца. Столько раз думал о тех словах, которые нужно сказать, да не успел – пойдут вместе с ним на дно безымянного ледяного моря.

Слишком многое должен был сделать раньше, до того, как оказаться здесь – на умирающем корабле без единого шанса на спасение. Но всё думал, что ещё успеется, что некуда спешить и торопиться, время ведь всегда есть, куда ему деться? А оказалось, что время очень хорошо вытекает через пробоины в тонущих кораблях.

Послышался треск, громче которого Штерн никогда и ничего не слышал. «Сатурн» резко склонился на бок – не удержаться было на ногах. Он с силой рухнул на металлическую стену, ударяясь головой и тут же чувствуя ногами промозглый холод хлынувшей воды.

Какой короткой и пустой казалась в этот момент вся его прожитая жизнь. Столько всего прошло мимо, осталось за бортом и никогда уже не познается. Штерн хотел вспомнить, что было самое красивое в мире, который он покидает, - и увидел перед глазами яркое звёздное небо. Огромные символы, далёкие галактики и непознанные туманности – неосвоенные глубины, ведущие вверх. Что он об этом небе знает? Ещё меньше, чем о море. Мог найти полярную звезду, Большую Медведицу да яркий Сириус – непростительно скудный набор для моряка. Столько всего осталось непостигнутым.

Корабль назван в честь шестой планеты от Солнца. Сколько всего колец у настоящего Сатурна? Никогда не знал и даже не интересовался – а ведь мог бы. Столько всего мог бы узнать, пока был живым; и огромные космические символы, и спутники далёких планет, и цифры, что кроются за кратким обозначением «пи».

А вместо этого выбрал такое пустое и скучное существование, которое даже вспоминать не хочется. Жил с расчётом на завтра – а сегодня его лишился.

Штерну вдруг привиделась его жена – с уставшими и грустными глазами, ждущая его, да не подозревающая, что муж не вернётся. То ли от сильного удара, то ли от всепоглощающего страха, он смотрел на её туманный образ и никак не мог вспомнить – действительно у него всё ещё есть жена? Она его ждёт, или уже дождалась? Она ему мерещится, или действительно стоит рядом? «Не бойся» - неожиданно сказал её нежный и тихий голос, не заглушаемый ни штормом, ни рёвом тонущего корабля.

Зачем ты здесь, - хотел спросить её Штерн, - ты ведь ещё жива. Жива и ждёшь на далёком берегу, в сотне километров от талых ледников, в деревянном доме со скрипящей дверью и старой поломанной крышей. Но вместо этого он снова услышал её ласковое и мягкое «Не бойся».

И начал бояться ещё сильнее, понимая, что не чувствует ног и спины – то ли из-за сильного удара, то ли из-за ледяной воды. «Сатурн» медленно опускался под воду, скрываясь в тёмном северном море, которым не ходят суеверные капитаны – и правильно делают.

Штерн жадно вдыхал воздух и задержал дыхание – на несколько долгих минут, всё ещё видя перед глазами образ своей жены, которая смотрела на него уставшими синими глазами и призывала отпустить страх.

А потом он вдохнул уже воду.

Она оказалась ещё холоднее, чем о ней говорят – ни с чем не сравнится, даже со снегом, даже со льдом. Во всём мире не найти ничего холоднее северного гиблого моря.

Медленно начал уходить страх, заменяясь чем-то другим и доселе неизвестным, оно растекалось по сознанию и заставляло медленно обращаться внутрь.

И вдруг стало понятно, что не так уж смерть и страшна, что она совсем другая, и глаз у неё нет, и холода, как у студёной морской воды, тоже. А девочка с короткими рыжими косами всё равно бы умерла молодой, не выйдя замуж и не родив детей, потому что не Штерн был причиной её смерти.

И мать давно простила, и вера бы никак на его жизнь не повлияла, ведь все дороги вели в сегодняшний единственный день.

Смерть – вовсе не то, что о ней говорят. Умереть можно и три, и четырнадцать, и сто пятьдесят девять раз.

А у Сатурна четыре кольца.